Хильма Лях (справа) с ветераном войны и труда, жителем блокадного Ленинграда Наталией Круминг, вместе проживают в доме-интернате.
В июле нынешнего года Хильма Андреевна Лях отметит 90-летний юбилей. Уже девять лет она живёт в Сланцевском доме-интернате. Мы встретились с нею в социальном учреждении в преддверии 81-й годовщины полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Хильма Андреевна – очевидец тех страшных дней, вместе с взрослыми пережила все лишения и страдания, выпавшие на долю жителей осаждённого города. Поразило, что она помнит всё до мельчайших подробностей. Её горький рассказ невозможно было слушать без волнения – не раз подступал к горлу комок и на глазах появлялись слёзы…
– До войны наша семья жила в посёлке Рощино под Ленинградом: отец работал в лесничестве, мама – уборщицей. В семье было трое детей – старшей сестре Любе исполнилось 9 лет, мне – 6 лет, брату Суло – три годика. А самый младший Рудик родился в июле сорок первого года, когда папа уже на фронт ушёл, – начала свой рассказ Хильма Андреевна. – Младшего сына ему не довелось увидеть – Рудик умер от голода в январе 1942 года. Он всё время плакал, а когда не стало сил – просто пищал, как птичка. Мама говорила, что и после войны этот писк малыша стоял у неё в ушах.
Когда началась блокада, мы переехали к родственникам на станцию Песочная. С нами жила бабушка – папина мама, и тетя Мария – сестра мамы с двумя детьми. Никаких запасов продуктов у нас не было – получали только по 125 граммов хлеба на человека. Очень страдали от голода.
В январе сорок второго года друг за другом умерли бабушка, моя сестра Люба, два брата. Умерли и два двоюродных брата – старшему было 9 лет, младшему – 6 лет. Я помню смерть каждого: Люба умерла ночью – пожаловалась на сильную боль в животе, встала на колени перед кроватью, легла на неё животом и умерла. Она пила очень много воды, чтобы заглушить голод, а этого нельзя было делать – Люба очень распухла.
Умерли два моих младших брата, очень тихо ушёл из жизни старший двоюродный брат – лёг на спину, закрыл глаза и перестал дышать. А вот его младший брат умирал тяжело, очень кричал и просил: “Дайте хлеба!”. Его матери дома не было, соседка принесла кусочек хлеба и положила ему в руку. Съесть хлеб мальчик уже не мог – так и умер с куском в руке.
Похоронить их мы не могли – они лежали в сарае. Позже узнали, что их похоронили в братской могиле.
Перед эвакуацией в живых остались трое – я, мама и тётя Мария. Мы с мамой уже не вставали и тоже, наверное, умерли бы, но пришли какие-то люди, сказали, что придёт машина и нас вывезут из города. Это случилось 28 марта 1942 года. Лёд на Ладожском озере уже начинал таять, наша машина благополучно проехала, а следующая за ней утонула.
На берегу нас ждал поезд. Подняться в товарный вагон мы с мамой не могли – не хватало сил. Сидели на снегу у вагона, наверное, там бы и остались, если бы не проходивший мимо молодой солдат: он поднял нас в вагон, который был набит людьми – еле нашли себе местечко.
До Красноярского края, куда нас эвакуировали, добирались целый месяц – за это время вагон опустел, многие умерли от брюшного тифа – на каждой станции выносили трупы. И мы с мамой болели.
Когда высадили на конечной станции, с трудом добрались до ближайшей деревни – там разместили в клубе, лежали на полу. Лекарств никаких не было, но давали еду – хлеб, суп, можно было купить сыворотки из-под творога – её продавали местные жители.
Только к осени мы окрепли, мама работала у чужих людей – мыла полы, воду, дрова носила. Где работала, там мы и жили. О судьбе отца долго ничего не знали, только в 1949 году получили извещение, что он пропал без вести на фронте. Я стала получать пособие по утере кормильца – вот тогда с тало жить легче, маленький домик купили, свой огород завели.
В школу я поздно пошла – не было одежды, обуви, но училась очень хорошо, на одни пятёрки. У меня была отличная память, учительница всегда хвалила. Окончила пять классов. В Сибири мы прожили двенадцать лет, на станцию Песочную вернулись только в 1954 году. Жилья своего не было, и вместе с мамой я работала уборщицей в школе – там нам дали небольшую комнатку. Потом переехали на станцию Удельную – работали в столовой школы-интерната. Позже получили две комнаты в Невском районе Ленинграда, я вышла замуж, родила сына.
Хильма Андреевна вела повествование о своей нелёгкой жизни, возвращаясь не раз к блокадным годам. Память до сих пор не даёт ей покоя. И вновь она слышит вой падающих бомб – станцию Песочную бомбили каждый день, видит себя и других испуганных детишек, прячущихся под кроватью – они верили, что здесь бомбы и снаряды их не достанут. Чудо, что их дом уцелел, а дерево во дворе разлетелось на кусочки от прямого попадания. Как наяву, видит солнечный январский день, когда умер от голода брат, видит и себя, тихо сидящую за столом, на котором нет ни крошки хлеба – она ждёт маму и строго выполняет её наказ – не пить много воды. Но особенно часто она вспоминает товарный вагон, который вёз её в Сибирь. Перед эвакуацией им с мамой выдали хлеб на четыре дня. Мама положила его за пазуху дочке и ненадолго отлучилась. А Хильма, утомлённая сборами в долгую дорогу, уснула в вагоне, и в это время кто-то украл у девочки весь хлеб. Четыре дня они с мамой ехали голодные…
Никогда ей не забыть и долгожданную весть о Победе: в одном деревенском доме было радио, и все узнали, что война окончилась. Как все радовались! День Победы для Хильмы Андреевны – самый светлый, самый святой праздник.
“Пусть будет мир на земле, пусть все люди живут спокойно, пусть будут счастливы дети”, – это главное пожелание ветерана и жителя блокадного Ленинграда.
Т. КРЫЛОВА
Газета “Знамя труда”
Фото предоставлено автором