195 лет тому назад, в марте и декабре 1811 года, в Кексгольм приезжал и жил здесь в общей сложности более недели петербургский чиновник и литератор Филипп Филиппович Вигель (1786—1856). Посмертную славу принесли ему его многотомные «Записки», по праву считающиеся одним из важнейших мемуарных источников по истории России и жизни русского общества Пушкинского времени.
Литератор-патриот
Вигель принадлежал к обрусевшему шведскому роду. Его отец, генерал, служил губернатором в Пензе. Уже с 14 лет Филипп, получивший к тому времени неплохое домашнее образование, был определён в Архив коллегии иностранных дел в Москве, и за 40 лет дослужился до чина директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий. Несмотря на свои шведские корни, Вигель активно участвовал в русификации окраин России, строго проводя в жизнь известный принцип «самодержавия, православия и народности».
Все современники отмечали ум, образованность и особенно остроумие Вигеля. С ним дружили Загоскин и Жуковский, Пушкин и Погодин. Однако репутацию знатока литературы и театра Вигель приобрёл позднее, уже после своих визитов в Кексгольм.
А тогда, в 1811 году, ему было всего 25 лет и он, весьма патриотично настроенный, приезжал в отвоёванную у шведов Финляндию навестить семью своей сестры Натальи (она была замужем за генералом Ильёй Ивановичем Алексеевым, командиром бригады).
В своих «Записках» Вигель оставил интересные свидетельства, как встретило петербургское общество весть о присоединении Финляндии к России в 1809 году. Он с горечью пишет: «О, бедная Швеция! О, бедная Швеция! Вот что было слышно со всех сторон. Русские видели в новом завоевании своём одно только беззаконное, постыдное насилие, подачки Наполеона». Действительно, с одной стороны, французский император, чтобы насолить своим исконным врагам англичанам, «позволил» России усилиться благодаря отвоеванию финских земель.
Но, с другой стороны, как справедливо замечает Вигель: «Большая часть Финляндии, Ижора, Копорье, Корела или Карелия не принадлежали ли некогда Великому Новгороду?» И ещё один оригинальный аргумент находит он, чтобы доказать справедливость включения новых территорий на севере в состав России: «К тому же самоё название Финляндии, земли финнов, не показывает ли, что жители её суть соплеменные множеству других финских родов, подвластных России, внутри её и на берегах Балтийского моря обитающих?»
В боях против шведов участвовал зять Вигеля, Илья Алексеев. Был ранен, приезжал в Петербург подлечиться и в середине января 1841 года поспешил обратно в свою бригаду, расквартированную в то время в Нейшлоте (ныне Савонлинна).
Впервые в Кексгольме
Первый раз Вигель попал в Кексгольм довольно неожиданно для себя самого. На одном званом вечере к нему подошёл шапочный знакомый, генерал-майор в отставке Алексей Копиев. В своё время он за дерзкие шутки в адрес Павла I был отправлен служить на Карельский перешеек, а после отставки вынужден был остаться там на жительство: купил поместье в 20 верстах к северу от Кексгольма, в районе деревни Сиирсярви (ныне посёлок Берёзово), построил дом у озера.
Так вот, Копиев отличался скупостью и потому решил уговорить Вигеля съездить в Финляндию вместе (расходы пополам) и заодно навестить сестру в Нейшлоте.
Выехали из Петербурга 30 марта 1811 года, в четверг на Страстной неделе, с тем, чтобы к Пасху встретить не в дороге. На улицах в городе повсюду была жидкая грязь, но за Выборгской заставой, вспоминал Вигель, «мы нашли зимний путь, если не лучший, то, по крайней мере, возможный».
Недалеко от заставы уже ожидали извозчики-финны со своими повозками. На дорогу до Кексгольма — 140 вёрст — тогда необходимо было затратить самое меньшее сутки. Она пролетела почти незаметно: «Мы лежали покойно в известных чухонских, длинных и крытых санях, которых, не знаю, сохранилось ли ещё употребление», — писал Вигель. И такое перемещение в пространстве можно сравнить с ездой в сегодняшних спальных вагонах пассажирских поездов.
Добравшись «рано поутру» до Кексгольма, продолжает Вигель, они «остановились на всё утро у какого-то финна, приятеля г. Копиева» (тому нечего было делать в городе, но он тянул время, чтобы не кормить товарища обедом в своём имении).
Встреча с Пугачёвыми
Вигель решил пройтись, полюбоваться достопримечательностями. И, конечно, первым делом направился к крепостным островам: «Я ходил смотреть упразднённую крепость, и в ней показывали мне семейство Пугачёва, не знаю, зачем всё ещё содержавшееся под стражею, хотя не весьма строгою. Оно состояло из престарелого сына и двух дочерей: простой мужик и крестьянки, которые показались мне смирными и робкими».
Это сообщение историки считают весьма ценным, но недоумевают: известно же, что Александр I, посетив Кексгольм в июне 1803 года, велел освободить Пугачёвых из камеры в Круглой башне! Почему же они снова в ней оказались?
На наш взгляд, вышла очевидная путаница, которая объясняется очень просто: под словом «крепость» Вигель мог подразумевать только Новую крепость (ныне здесь санаторий), а не крепость Корелу, которую в тот период называли «шлоссом» или «замком». Следовательно, Пугачёвы в 1811 году, как и распорядился император, проживали на свободе, в доме на территории Новой крепости, вели своё хозяйство. А присмотр за ними, как и за другими ссыльно-переселенцами, попадавшими в Кексгольм, осуществляли солдаты из инвалидной команды.
Описывает Вигель, чем угощали в Кексгольме таких важных персон, как он и его приятель-генерал: «Обедали мы не весьма вкусно: нас потчевали чухонским кушаньем; между прочим кормили салакушкой с молоком и в молоке же варенною черникой да кнакебрё, сушёными лепёшками, а поили швадриком, квасопивом». Тут Вигель щеголяет знанием шведских слов, правда, употребляет он их не без ошибок; правильнее: кнеккебрёд — ржаные сухарики, ставшие популярными в современной России под названием «краюшек», и свагдрюкк — слабоалкогольное домашнее пиво.
Эх, дороги — лёд да вода
Усадьба Копиева разочаровала Вигеля: «…он уверял меня, что я увижу чудеса, замок на скале, с идущею вниз мраморною лестницей прямо к озеру и стоящему на нём маленькому флоту из мачтовых судов разных величин». Но всё это оказалось пустым хвастовством: «Мы подъехали, и действительно тут были и скала и озеро (земля финнов ими изобилует); но на скале, вместо замка, стоял самый простой деревянный дом, какие внутри России бывают у мелкопоместных дворян; неправильно выдолбленные в граните ступени заменяли выдуманную им лестницу, и две рыбачьи лодки, затёртые ещё льдом, составляли его флот».
Здесь жила жена Копиева с детьми как бы на даче. Она предложила гостю «тощий ужин и опрятную постель». Наутро хозяин, опасаясь, как бы не пришлось кормить гостя завтраком, стал торопить его с отъездом в Нейшлот и отпустил, пожалев даже налить чаю. Зато Пасху Вигель встречал в радушной семье своей сестры.
Любопытно, что в обратный путь Вигелю чуть не пришлось пускаться вплавь. Он гостил у сестры до 15 апреля, и к тому времени началось бурное таяние снега. «Известно, — пишет Вигель, — что в Финляндии употребляются большие треугольники для расчистки и углаживания зимних дорог; они, раздвояя снег и отбрасывая его по обеим сторонам, наконец образуют из него две высокие стены, между которыми идёшь как в ящике. Когда наступит весна, то беспрестанно сметаемый с дороги снег скоро на ней исчезает, и ящик, наполняясь водой, превращается в канаву». На счастье путешественника, в ночь перед его отъездом ударил сильный мороз и «поверхность снежной стены окрепла и оледенела», так что он без особых неудобств добрался до берегов Невы, по пути посетив Вильманстранд (ныне Лаппеенранта) и Выборг.
С радостью Вигель отмечал, что в отвоёванных у Швеции городах Старой Финляндии «все главные лица от купеческих и мещанских выборов были из русских». И с удовлетворением констатировал: «Оно иначе быть и не могло; на столь близком расстоянии от первенствующего града царства Русского его победоносные жители в продолжение целого столетия должны были в сем краю заступить место удалившихся шведов и взять верх над слабыми финнами и карелами, его населяющими». В Выборге Вигель «на улицах встречал почти один русских народ и слышал один русский язык».
Андрей ДМИТРИЕВ
01 августа 2006